Алексей Макушинский

прозаик, поэт, эссеист

 

Альма Малер-Верфель или Мучительная Муза

(опубликовано в журнале "Крестьянка", № 10, 2008, под псевдонимом Алексей Елецкий)

Жена и любовница великих людей, их мучительная Муза, побуждавшая их к творчеству и сводившая их в могилу, она сделалась героиней европейского культурного мифа 20 столетия – и героиней фильмов, романов, спектаклей. «Назовите десять экстравагантнейших женщин 20 века...» Ни один список без Альмы Малер-Верфель не обойдется. 

Женщина-легенда

Что нужно, чтобы стать легендой? Благоприятное стечение обстоятельств, желание прожить незаурядную жизнь, судьба, привлекательность, характер, везение? Женщина, вошедшая в историю под именем Альмы Малер-Верфель, легендой сделалась рано, еще до замужества с Густавом Малером, тем более с Францем Верфелем, еще будучи просто дочерью некогда популярного, ныне напрочь забытого художника Эмиля Шиндлера (скончавшегося, когда ей было всего тринадцать лет). «Прекраснейшая девушка Вены» - вот ее первый образ. Она родилась в 1879 году – Вена, юной принцессой которой ей суждено было стать, была еще той невероятной, неповторимой Веной конца и начала века, Веной до Первой мировой войны, помешанной на искусстве, на музыке, опере, театре, живописи, литературе. Это определило навсегда жизнь и пристрастия Альмы Шиндлер. Слава художника, музыканта, писателя затмевала для нее любую другую. В ее системе ценностей «великое произведение искусства» стояло на первом месте, все прочее – деньги, влияние, успех, даже, пожалуй, любовь – располагалось где-то под этой единственной сияющей вершиной. Ее собственное музыкальное дарование было, по-видимому, невелико – дарование Музы, талант вдохновительницы был огромен.

Первым, кого она вдохновила, был Густав Климт, ныне, кажется, и в России ставший популярным своими изысканными, изломанными, декадентскими, прелестными фантазиями, улыбками томных дам. Климт преследовал ее, тогда еще семнадцатилнетнюю, своими ухаживаниями, ездил вслед за ее семьей, путешествовашей по Италии, тайком встречался с нею в темных веницианских проулках и все умолял ее прийти одной в его мастерскую. Альма отвечала на его ухаживания благосклонно, готова была целоваться с ним сколько угодно – но последнего, как тогда говорилось, рокового шага не сделала. Среда, в которой она выросла, была богемной и артистической, нравы вольными, но представления о морали оставались, конечно, вполне «буржуазными», девственность считалась сокровищем, которое следовало беречь до законного брака как зеницу ока, какие бы ни манили соблазны. А соблазны были, и жажда Эроса, говоря опять-таки языком того времени, владела нашей героиней всю жизнь.

 

Густав Малер

Таково начало легенды. За ним ничего могло и не последовать, если бы на жизненном пути Альмы не появился Густав Малер, один из величайших гениев двадцатого века, его, быть может, высшее музыкальное воплощение. Малеру был в 1901 году сорок один год, Альме – двадцать два. Малер был в ту пору «звездой», но – вот одна из тех причуд славы, которые так мучительно усложняют жизнь великих людей – вовсе не в качестве композитора. Его симфонии вызывали изумление, оторопь, нередко и негодование публики. Людей, понимавших их, становилось все больше, но они все еще составляли избранное меньшинство, своего рода тайный клуб, разбросанный по всему свету, от Санкт Петербурга до Нью-Йорка. А слава была другая – слава дирижера, директора знаменитой Венской оперы (должность в Австро-Венгерской империи наипочетнейшая). Великий дирижер, который на досуге, в летние месяцы, пописывает еще и какую-то заумную музыку – вот та легенда о нем, с которой Малеру приходилось жить. Легко представить себе, как ему было весело.

Замечательно, что Альма, в которую он влюбился при первой же встрече – и влюбился, по-видимому, «смертельно» (в буквальном, как оказалось впоследствии, смысле) – Альма, ответившая на его влюбленность и очень быстро согласившаяся на брак, очарована и покорена была блеском именно его дирижерской славы, его положением в музыкальных эмпиреях империи. Его музыка до конца дней осталась ей непонятна. Вот первое из противоречий, отравивших всю ее жизнь, из противоречий, как кажется, сотканную. Между тем, первым условием, которое поставил ей Малер, был ее собственный отказ от сочинения музыки (она успела в девичестве написать несколько песен на стихи любимых ею поэтов – на этом ее композиторская карьера обрывается). «Как ты себе это представляешь,» писал ей Малер в потрясающем предсвадебном письме, «два композитора в доме! Смотри на мою музыку как на свою... У тебя отныне должно быть только одно призвание – делать меня счастливым!» Удивительно, что она не бежала из-под венца. Все-таки не бежала. Понимала, может быть, уже в свои двадцать два года, что ей навсегда суждено светить отраженным светом.

Малер был человек нервнейший и деспотичнейший. В гости он не ходил, времени на светские беседы не тратил. Томас Манн в одном письме говорит об «изнуряюще интенсивной личности» Малера... Распорядок дня у молодоженов был такой. Малер вставал в семь, одевался, завтракал, садился за рабочий стол, в девять часов уходил в оперу. Когда наступало время обеда, его секретарь звонил Альме с сообщением, что господин директор вышел. Это значило, что он через пятнадцать минут будет дома. Дойдя до которого, господин директор звонил в звонок и начинал подниматься по лестнце. За это время дымящийся суп должен был быть внесен в столовую и входная дверь открыта, чтобы ему не нужно было терять время на поиски ключей в кармане. За обедом разговаривать не полагалось – у композитора могли появиться в голове мелодии и мысли, которые страшно было спугнуть. После обеда – короткая прогулка с женой в Бельведере. Опять опера, где Малер или сам дирижировал или следил за представлением из директорской ложи. Ужин, сон, на другой день то же самое. Для сочинения музыки такой режим времени не оставлял, Малер, увы, мог работать над своими симфониями только летом, которое проводил обычно на каком-нибудь из многочисленных австрийских озер. Летом 1902 года, в первое лето после их свадьбы, была закончена «Пятая», любимейшая симфония многих, к каковым и я себя причисляю, обожателей Малера, самая, может быть, «светлая» и «счастливая» из его симфоний. Альма счастливой, разумеется, не была, дневники ее превращаются временами в сплошной вопль отчаяния. 

 

Скачок во времени

Франц Верфель, третий и последний муж нашей героини, знаменитейший в свое время, теперь, странным образом, полузабытый поэт, романист, драматург, умер сравнительно рано, в пятьдесят пять лет, в 1945 году, в Калифорнии, где, как и многие другие немецкие и австрийские писатели, жил, убежав в Новый Свет из охваченной нацизмом и войною Европы. Великий его коллега, Томас Манн, на похоронах присутствовавший,  вспоминает: «Было огромное количество цветов, присутствовало множество писателей и музыкантов. Не было только вдовы – вдовы Малера и вот теперь, значит, Верфеля. «Я никогда при этом не присутствую», заявила эта великолепная дама. Слова эти так тронули меня своей комической подлинностью, что, стоя у гроба, я сам не знал, что меня сотрясает – рыдания или смех». Не появившись на похоронах, «великолепная дама» потребовала, тем не менее, для, как пишет все тот же Томас Манн, «энергичной проверки» рукопись надгробной речи, которую должен был произнести некий католический священник, друг дома Верфелей, и причем потребовала ее «в последнюю минуту», так что штатный органист американской похоронной фирмы все играл и играл на своем органе, дожидаясь, пока речи, наконец, начнутся, играл все менее уверенно, впервые в жизни, наверное, оказавшись в такой ситуации.

«Никогда не присутствую...» А возможностей «поприсутствовать» было, увы, достаточно; смерть, странным и страшным образом, пронизывает собою всю ее долгую, восьмидесятипятилетнюю жизнь, смерть детей, смерть мужей. От брака с Малером родились две дочери – в 1902 году Мария, в 1904 – Анна (единственная из всех ее детей, пережившая свою мать). Старшей дочери отпущено было четыре года и несколько месяцев жизни – летом 1907 она умирает от тогда еще неизлечимой дифтерии. Биографы, в этой связи, всегда вспоминают малеровские, написанные в 1901 и 1904 годах, к ужасу Альмы, «Песни об умерших детях». Судьба и в самом деле, по-видимому, таких песенок не прощает... После этой смерти и жизнь самого Малера начинает клониться к упадку, в том же 1907 году врачи обнаруживают у него неизлечимую болезнь сердца. В это же время, не выдержав направленной против него, отчетливо антисемитской кампании в прессе, Малер оставляет пост директора Венской оперы и начинает каждый год на несколько месяцев ездить в Нью-Йорк, дирижируя в Метрополитен и в филармонии. Альма же, в 1910 году, наконец заводит любовника.

Вальтер Гропиус был в ту пору никому не известным молодым архитектором, на  четыре года моложе Альмы. Из всех ее знаменитых мужей и любовников только Малер был старше ее, все остальные были моложе, Оскар Кокошка на семь и Франц Верфель на одиннадцать лет. Что до Гропиуса, то он был к моменту их встречи двадцатисемилетним белокурым пруссаком, пленившим Альму молодостью и силой. Основателем знаменитого «Баухауза», создателем, наряду с Ле Корбюзье, современной архитектуры, преобразившей тот мир, в которым мы живем до сих, превратившей этот мир, скажем честно, в казарму, ему еще только предстояло сделаться. Его роман с Альмой начинается – романам это свойственно – на курорте; Малер узнает о нем через несколько недель, благодаря любовному письму Гропиуса Альме, адресованному – Густаву Малеру. Биографы до сих пор гадают и не могут разгадать сию загадку, сам Гропиус утверждал вполедствии, что написал имя Малера на конверте «по рассеянности». «Рассеянность» эта имела, по-видимому, цель отвоевать Альму у Малера. Что делает Малер? Он отправляется к доктору Фрейду.

 

Малер и Фрейд

Их единственная встреча произошла в голландском городе Лейдене, где Фрейд проводил отпуск; классическая психоаналитическая кушетка отсутствовала; все дело свелось к четырехчасовой совместной прогулке. «Я так понимаю», сказал Фрейд, «что Вашу матушку звали Мария. Как же так вышло, что Вы женились на женщине с другим именем?» Вопрос, согласимся, странный, но Фрейд на то и Фрейд. Ответ был не менее странным. «Мне всегда хотелось называть Альму ее вторым именем... Мария». Фрейд впоследствии описывал «результаты» своего анализа так: «Альма любила своего отца Рудольфа Шиндлера и потому всегда искала человека такого типа. Возраст Малера, который его самого так страшил, как раз и был тем, что привлекало в нем его жену. А Малер любил свою мать и во всякой женщине искал ее подобие. Его мать была угрюмой страдалицей, именно такой он бессознательно хотел видеть свою жену». Здесь удивительны две вещи. Удивительно, что Фрейд, после смерти Малера, не постеснялся прислать Альме счет за свою «работу» (за что она его, понятное дело, возненавидела – не потому что денег было жалко, а потому что у бесстыдства должны же быть какие-то пределы). Еще более удивительно, что «анализ», столь примитивный, мог показаться  самому Малеру «открытием» и «прозрением» и чуть ли не перевернуть его жизнь.

Его отношения с Альмой во всяком случае переворачиваются – если раньше он в них доминировал, она ему подчинялась, а вся их жизнь была подчинена его музыке, то теперь, незадолго до смерти, он борется за ее любовь, цепляется за нее, сам чуть ли не сгорает от любви и страсти, открывает, наконец, ее, Альмы, ей самой уже забытые к тому времени музыкальные сочинения, добивается их исполнения, посвящает ей свою «Восьмую симфонию», а на полях партитуры своей последней, не законченной «Десятой симфонии» пишет: «Боже, Боже, за что Ты меня оставил?», «Для тебя жить, для тебя умереть, моя Альма...» Альма, когда он и в самом деле – «для нее» – умер, выставила эту партитуру с его восклицаниями в стеклянной витрине в своей гостиной – как охотничий трофей, как доказательство своего окончательного триумфа.

Малер умер 18 мая 1911 года. Альма, если верить ее воспоминаниям, самоотверженно, как сиделка, ухаживала за ним до последней минуты.

 

Кокошка, Гропиус, Верфель 

Любила ли она Малера? Как мужчину, кажется, нет. «Я любила его дух, но как мужчина он остался для меня схемой». Ей нужно было доминировать, а не подчиняться.  Доминировать она могла бы в браке с Гропиусом – но брак состоялся не сразу. Наоброт, как ни странно. После смерти Малера наступает охлаждение между любовниками, отчуждение, наконец разрыв. В 1912 году на сцене появляется новый персонаж – художник-экспрессионист Оскар Кокошка, молодой дикарь, с которым Альма вступает в, наверное, самую бурную связь своей жизни. Кокошка оставил нам несколько ее портретов; на большинстве из них примерно тридцатипятилетняя Альма выглядит тяжелой старухой, с грубо-грустными чертами лица; здесь дело, впрочем, в общей экспрессионистской манере письма, отнюдь не преображавшей мир красотою, наоборот, делавшей мир ужасным, людей – уродами. Сцены ревности происходили непрерывно, Кокошка нередко целые ночи проводил под ее окнами, проверяя, не идет ли к ней кто-нибудь. В мае четырнадцатого года, после очередной ссоры, Альма, беременная от Кокошки, делает аборт; отношения начинают разваливаться.

Тем временем, Первая мировая война, преобразившая, в сущности погубившая Европу, преображает и жизнь персонажей нашей драмы. И Гропиус, и Кокошка оказываются на фронте; в феврале 1915 года, узнав, что Гропиус лежит в военном госпитале в Берлине, Альма отправляется в столицу Германского Рейха с целью, как  она сама писала в мемуарах, «вновь покорить этого буржуазного сына Муз». Что ей, конечно, и удается; примирение происходит столь бурное, что Гропиус, уезжающий перед новой отправкой на фронт к родным в Ганновер, чуть не силой втаскивает провожающую его на берлинском вокзале Альму в отходящий поезд. «Я сделалась добычей этого мужчины. Должна признаться, что мне это понравилось». Уже в августе 1915 года они регистрируют брак; Кокошка отомстил ей своеобразно. Он заказал огромную куклу, похожую на Альму, нарядил ее и раскрасил, созвал гостей и, когда все достаточно напились, облил ее красным вином и торжественно отрубил ей голову. На другой день к нему явилась полиция с требованием выдать труп...

От брака с Гропиусом родилась дочь Манон, сам же брак продлился недолго. Пока Гропиус продолжал защищать родину и кайзера, Альма знакомится с молодым поэтом-экспрессионистом Францем Верфелем... Другая своеобразнейшая дама столетия, Клэр Голль, жена, затем вдова, франко-немецкого поэта, тоже экспрессиониста, затем дадаиста, друга Верфеля, Ивана Голля, Альму, как и вообще всех на свете, ненавидевшая, рассказывает в своих скандально-скабрезных воспоминаниях, как Верфель, вступив в связь с Альмой, приехал к ней, Клэр, советоваться, жениться ему или нет. «Милый Франц, ей, видно, не хватает писателя в ее коллекции, уж очень она многосторонняя Муза...» Верфель все-таки женился на Альме, правда позже, после ее развода с Гропиусом, после смерти ее годовалого, то ли от Верфеля, то ли от Гропиуса рожденного сына Мартина. Затем, уже в тридцатые годы, умерла, семнадцатилетней, и любимая дочь Манон – кажется, самое сильное потрясение в жизни Альмы.

 

Противоречия

Что они все находили в ней, в конце концов? Красавицей она, если была, то лишь в юности. С годами, скажем честно, она все решительнее превращается в толстую тетку. Алкоголь играл здесь роль не последнюю, злоупотребление ликерами. По свидетельству многих мемуаристов, она уже с утра начинала медленно напиваться... Счастливыми она своих мужчин явно не делала, скорее наоборот. «Кто женится на Альме Малер, должен умереть», писала, с той же ненавистью, та же Клэр Голль. Малер умер в 51 год, Верфель – в 55. Гропиус выжил, потому что быстро развелся, Кокошка, потому что вообще не женился (вернее, она за него не вышла). 

Удивительно, кроме того, вот что. Из трех ее мужей, двое – Малер и Верфель – были евреями, сама же Альма, как ни дико это звучит, - завзятой антисемиткой, дневники ее пестрят омерзительнейшими выпадами против «расово неполноценных» евреев, загубивших, якобы, ее жизнь. «У меня была только одна дочь – Манон...» «Помилуй, Альма, а две дочери от Малера!» «Ах, эти... полукровки». Такими высказываниями она нередко шокировала знакомых. Того больше: связь с Верфелем привела ее в эмиграцию, во Францию, затем – в Америку, в среду немецких и австрийских интеллектуалов-антифашистов, по большей части, опять же, евреев – она же сама была не только антисемиткой, но, очевидно, и большой поклонницей Гитлера, в дневниках ее находится немало восхищенных высказываний о «фюрере». 

Есть эпизод ее жизни, заслуживающий отдельного рассказа. Малер завещал ей рукопись партитуры 3 симфонии своего учителя Антона Брукнера, Гитлер же, еврея Малера исполнять, разумеется, запретивший, к Брукнеру питал почтение необыкновенное, уступавшее разве что его же любви к Рихарду Вагнеру (из «теоретических» писаний которого он, не в последнюю очередь, и почерпнул свои юдофобские воззрения). После «аншлюсса» Австрии в 1938 году, германские власти начали скупать брукнеровские реликвии, «министерство пропаганды» вступило по этому поводу в контакт с уже бежавшей во Францию Альмой. Увы, дело было организовано плохо. Когда Альма с манускриптом Брукнера под мышкой заявилась в немецкое посольство, чиновники еще не были предупреждены об ее приходе. Добежав до Америки, Альма вновь вступает в контакт с официальными лицами вроде как преследующего ее режима, но заламывает такую цену, заплатить которую бережливые чиновники Третьего Рейха, уже развязавшего к тому времени Вторую мировую войну, отказываются. Сохранилась любопытнейшая переписка официальных инстанций. «В случае г-жи Малер-Верфель речь идет о более или менее неарийской эмигрантке [более или менее... формулировка, что ни говори, замечательная!], выплачивать которой подобные суммы в валюте мы не видим возможности». Так ее сделка с «фюрером» не состоялась; замечательно, что она к ней была готова. 

Как объяснить все это? Человек соткан, конечно, из противоречий, противоречия же и делают его, наверно, несчастным. Счастливой Альма, по-видимому, бывала редко и других счастливыми явно не делала. Но странным образом для их творчества связь с ней оказывалась продуктивна. Малер, под конец жизни, вообще не мог писать музыку, если ее не было рядом. Верфеля она – «более или менее» - запирала на ключ, заставляя писать романы, и в Европе, и в Америке имевшие, кстати, необыкновенный, в том числе и коммерческий, успех. Сама она писать не умела. Мемуары, в конце жизни (умерла она в 1964 году в Нью-Йорке), составленные ею на основе ее дневников, кажутся неумелыми и неискренними; вполне верить им, конечно, не следует. Все антисемитские записи были ею, понятное дело, вычеркнуты – тем больший эффект, уже в наше время, произвела частичная публикация оригиналов, сделавшихся доступными биографам. Мифы, впрочем, живучи. Миф Альмы, до конца дней своих разыгрывавшей, конечно, роль «великолепной вдовы» и «вдохновительницы гениев», никакими новыми фактами уже, наверное, поколеблен не будет.
© Алексей Макушинский, 2015-2023 г.
За исключением специально оговоренных случаев, права на все материалы, представленные на сайте,
принадлежат Алексею Макушинскому