Сколько-то времени тому назад одно уважаемое издание попросило меня высказаться на модную ныне тему "автофикциональной прозы". Помещаю здесь мой ответ.

 Алексей Макушинский

«Автофикшн»

Звучит как что-то автомобильное. Как заглавие из журнала «За рулем». Мне это нравится. В конце концов, мой отец по первой долитературной профессии был инженером автомобильного транспорта, и все мое детство сопровождали автомобильные дела и разговоры, да и теперь я плохо представляю себе свою жизнь без машины. И неважно, что слово «автофикшн» никакого отношения не имеет к дизельным и бензиновым двигателям, к карбюраторам и свечам зажигания. «Автофикшн» все равно был тем мотором, который после долгого перерыва позволил мне въехать обратно в прозу. Я въехал в прозу на «автофикшне», как на быстром сильном автомобиле.

Это случилось так. В моем первом романе «Макс» – романе, который я еще надеюсь когда-нибудь переписать и переиздать (может быть, с комментариями) – его час придет, – был рассказчик и был герой, два разных, но в равной степени выдуманных человека, при всей очевидной автобиографичности текста. Одним из – тайных – прообразов этого сочинения был «Доктор Фаустус» Томаса Манна, где тоже есть герой – «немецкий композитор Адриан Леверкюн» – и есть рассказчик, Серенус Цейтблом. Оба выдуманы – но важна сама структура: один человек рассказывает о другом человеке. Я закончил эту книгу в 1994 году – и оказался (по разным причинам, в которые не буду сейчас углубляться) совершенно не в состоянии написать второй роман, тогда уже задуманный, «Город в долине». Путь к нему вел меня через стихи и, главное, через эссе – эссе, которые я писал уже не от лица вымышленного рассказчика, но как бы от своего собственного. Не могу сказать, когда именно я понял, что так можно написать и роман, столь долго мне не дававшийся, но в итоге это случалось, и в 2010 году, за год с небольшим, я его закончил. Замечательно, что такой важный для многих наших современников – я здесь не исключение – автор, как В.Г. Зебальд, тоже пришел к своей прозе через эссе и тоже упоминает в разных интервью «Доктора Фаустуса» как прообраз своих «автофикциональных» текстов.

Условно говоря, «автофикшн» начинается в ту минуту, когда Серенус Цейтблом превращается в самого Томаса Манна.

Это превращение выдуманного рассказчика в (тоже, впрочем, отчасти выдуманного) «Алексея Макушинского» позволило мне написать и «Город в долине», и «Пароход в Аргентину», и «Остановленный мир», и «Предместья мысли». Разумеется, этот «Алексей Макушинский» моих книг не вполне совпадает со мною самим (но кто такой – на самом деле – я сам?), хотя бы уже потому, что «он» встречается, дружит, разговаривает и так далее с людьми, которых «я» никогда не видел в реальности (но что такое реальность?), которых видел только в мечтах и фантазиях, – с другими персонажами этих книг: историком Павлом Двигубским, великим архитектором Александром Воско. Здесь важно то, что они как будто уравниваются в правах и в подлинности.

Если «Алексей Макушинский» оказывается более «фикциональным», более «фиктивным», чем «я сам», то и выдуманные мною герои оказываются чуть более реальными, чем это обычно случается с персонажами, сотканными из слов и снов. Не зря же многие читатели признавались мне, что искали великого архитектора Александра Воско в «Гугле» и в «Википедии»; расстраивались, не находя.

Но все меняется – и я чувствую, как понемногу перехожу в другую гексаграмму (говоря языком И-Цзин). В недавно законченном мною небольшом романе «Один человек» полу-выдуманный «Алексей Макушинский» вновь (понемногу) превращается во вполне вымышленного рассказчика – с другим именем, другой биографией, – а «Алексей Макушинский» появляется лишь на последней странице. Все-таки он появляется. Так что игра становится более сложной – и еще более сложной она пытается стать в той книге, которую я пишу уже много лет, к которой сейчас возвратился – и которую, вопреки всем ее сложностям, не теряю надежды дописать когда-нибудь до конца.