Стилистические изыски и прохладная отстраненность ментально изощренной философской прозы вдруг обжигает угрюмым тусклым огнем желанья. Роман о первой любви оборачивается историей страстей в стиле: и тая в глазах злое торжество женщина в углу слушала его или муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем. Неожиданные сюжетные твисты трансформируют оду наставничеству в фаустианскую историю искушения многим знанием, в котором, известно, многие печали. Архетипическая узнаваемость ситуаций обеспечивает высочайший уровень эмоциональной вовлеченности.
Умный зрелый состоявшийся и состоятельный человек в обществе прекрасной спутницы едет из баварского Мюнхена в бельгийский Гент, чтобы посетить выставку ван Эйка. Уверенные в себе, они совсем не так уверены в завтрашнем дне - в воздухе витает беспокойство по поводу нового гриппа, пока неопределенное, но уже определенно пугающее, и, похоже скоро объявят карантин, закроют границы, отменят любые выставки.
Герой, ныне совершенный европеец, родился и вырос в Советском Союзе, у бывших советских людей слух, на уровне рефлексов настроен на скрежет опускающегося железного занавеса, а предчувствие ограничения свободы заставляет урвать еще хоть глоток ее. пока это возможно. И вот они едут на эту выставку, куда вряд ли попадут по причине отсутствия билетов, уверяя себя, что, на крайний случай, побывают у моря, которое когда еще выпадет случай увидеть.
А в дороге он рассказывает своей Жижи о том, как началась его любовь к Рогиру, ван Эйку, старым голландцам, и рассказ этот естественно превращается в историю того. кто открыл тогдашнему мальчишке мир живописи, научил ценить и понимать искусство, стал наставником - рассказ об одном человеке. Который превратится в историю заката советской эпохи глазами очевидца.
