Алексей Макушинский

прозаик, поэт, эссеист

 

Екатерина Хромова, Метафора истории в романе Алексея Макушинского «Пароход в Аргентину»

Хромова Е.О. Метафора истории в романе Макушинского «Пароход в Аргентину» // Множественность интерпретаций: язык и литература в 21 веке: материалы IV студенческой научно-практической конференции ТюмГУ. Тюмень: Вектор Бук, 2015. С. 147-151.

 

МЕТАФОРА ИСТОРИИ В РОМАНЕ АЛЕКСЕЯ МАКУШИНСКОГО «ПАРОХОД В АРГЕНТИНУ»

 

Ключевые слова: метафора истории, А.А. Макушинский, «Пароход в Аргентину», синтаксис забывания.

 

Рассматриваемый роман – совсем свежий и уже отмеченный несколькими престижными литературными наградами[1] – продолжает общую тенденцию новейшей русской прозы, которую можнво охарактеризовать как выраженную историческую рефлексию над дореволюционной эпохой, советским опытом и постсоветским периодом («Жизнеописание Петра Степановича К.» Анатолия Вишневского, «Возвращение в Египет» Владимира Шарова, «Завод “Свобода”» Ксении Букши и другие). Обращение к теме истории и даже включение её в плоть романа в качестве одного из главных героев вообще стало своего рода общим местом современного литературного процесса. «Последние мирные времена, когда человеку приходилось бороться только с чудовищами в собственной душе, времена Джойса и Пруста, миновали. В романах Кафки, Гашека, Музиля, Броха чудовище является извне и именуется Историей» [4, с. 23]. В этих условиях романисту предстоит не просто описать некий исторический период, но предложить своё понимание Истории и как феномена, и как эстетического объекта. То есть рассмотреть её на всех уровнях: тематическом, стилистическом и смысловом.

Герои романа «Пароход в Аргентину» (2014) – это знаменитый архитектор Александр Николаевич Воскобойников (Александр Воско, А.Н.В.), покинувший Россию с первой волной эмиграции, живший и строивший затем в Париже, Буэнос-Айресе, Осаке (Япония) и других городах. Это его друг детства – инженер Владимир Граве, оставшийся на десятилетия запертым в страхе за железным занавесом, побывавший в немецком плену, наконец, по поддельным документам бежавший на пароходе в Аргентину. Третий герой – безымянный рассказчик (в нём легко угадывается сам Макушинский) – наш современник, который, в 1980-е годы впервые отправившись путешествовать по Европе, случайно встретился с Воскобойниковым и впоследствии посвятил свою жизнь написанию «не биографии, но какой-то, может быть, книги о нём», об их знакомстве [1, с. 288]. Другими словами, перед нами персонажи, прошедшие через все потрясения столетия: революции, гражданские и мировые войны, репрессии и массовую эмиграцию, распад империй и становление тоталитарных режимов. Их жизни – словно историческая карта двадцатого столетия,  описанная настолько подробно и в соответствии с исторической достоверностью, что невольно начинаешь верить в реальность существования Воскобойникова и Граве, этих, конечно, вымышленных людей.

История как одна из главных тем романа реализуется, на наш взгляд, через эту документальную достоверность. Знаменитые личности (генералы фон дер Гольц и Юденич, архитекторы Жан Балладюр и Герман Гислер), реалии того времени (казармы дипийских лагерей в Мюнхене, теплоходы с «перемещенными лицами» в трюмах), исторические события, культурный контекст – всё настоящие, кропотливо воссозданные. Этот реальный мир сосуществует с пространством художественного вымысла, в основе которого тоже документ (правда, уже фиктивный): в течение всего романа герой-рассказчик описывает, как ищет, находит и интерпретирует дневники, фотографии, письма, статьи, интервью Воскобойникова и людей, с ним связанных. «Это литературная игра, основанная на совмещении фиктивного и реального, вымысла и факта. Это касается и использования эпизодов моей собственной биографии, которые я ввожу в книгу. Кроме того, поскольку я пишу не просто про реальных людей, но про людей всем хорошо известных, я старался в невыдуманной части книги быть максимально конкретным и точным», – поясняет Макушинский в одном из интервью [5, с. 18].

Историческая достоверность романа проявляет себя и в лексике. Автор постоянно использует слова, указывающие на конкретные социальные и культурные явления описываемого периода, так называемый «язык эпохи» [2]. Например, при описании Парижа конца 1980-х годов вводятся и поясняются такие понятия, как branché/chébrun, verlan/l’envers, BCBG: «Словечко branché, тогда и по-прежнему модное, означает, собственно, подключение к электрической сети; словечко это было, впрочем, тогда еще модно переворачивать, переставляя в нем слоги, branché превращая в chébrun — страсть не только к аббревиатурам, но и к хулиганской перестановке слогов владела в ту пору Парижем. Получался особенный язык, которому я с удовольствием учился в мой первый парижский приезд, язык, называемый, вернее, сам себя называвший и называющий verlan — перевернутое l’envers («наоборот»). В сущности, это очаровательно, казалось мне, и Верлен где-то рядом…Другое словечко, которому тут же научили меня новые мои приятели, словечко для них необыкновенно важное, было — BCBG, или bécébégé, аббревиатура от bon chic bon genre, что мы (примерно) переведем как «шик и стиль» [1, с. 16-17].

Однако История в романе «Пароход в Аргентину» проявляет себя не только в виде некой системы достоверных координат как основы сюжета – фактов, закрепленных документально или в языке (будь это так, мы бы анализировали публицистическое произведение, а вовсе не художественное). Гораздо интереснее её философское и поэтическое осмысление как феномена и, в некотором смысле, даже основы человеческого бытия. Именно этот смысловой план, на наш взгляд, открывается через анализ, в частности, синтаксической уникальности описываемого текста.

Весь роман состоит из очень долгих предложений; сложных, осложненных, распространенных, словно бесконечных конструкций. Прямая речь без кавычек, диалоги в одну строку, неизменные отступления и воспоминания, всё подряд и через запятую. Даже абзацный отступ – большая редкость. Истории рассказываются, пересказываются и пере-пересказываются.  Голоса говорящих сливаются и забываются, смешиваются многочисленные факты. Герой-рассказчик и сам это чувствует. Он постоянно оговаривается: может быть, возможно, наверное, так мне кажется. Это совсем другой взгляд на Историю, противоположный точной и линейной схематичности, датам и именам, предпосылкам и результатам. Перед нами история как хаос, история как забывание, история как додумывание. К ней не применимы строгие формулы и прогнозы. Не человек творит её, это она управляет человечеством. И в этой беспомощности перед всесильным божеством герои романа пытаются, во-первых, вернуть контроль хотя бы над крошечным фрагментом мира и, во-вторых, разглядеть в происходящем вокруг и с ними проявления осмысленности и даже благожелательности.

Поэтому главный герой – не просто великий и состоявшийся архитектор, но ещё и философ. «Архитектура, пишет он, по своей природе утопична, хотим мы этого или не хотим, сознаем мы это или не сознаем. Мы не дома лишь строим, не только школы, или вокзалы, или музеи, или что бы ни строили мы, но мы всякий раз, сознавая это или не сознавая, воплощаем еще и свое видение (vision) лучшего мира, идеального города, предлагаем человечеству свой скромный проект переустройства его слишком, увы, несовершенного бытия. Архитекторы, пишет он, всегда, на свой лад, пусть немножко, но тоже устроители всеобщего счастья...» [1, с. 239].

Самым знаменитым, безумным и утопичным проектом А.Н.В. становится музей современного искусства в Осаке, имеющий форму яйца, соединяющий в себе конец и начало жизни, «символ рождения и символ смерти». «Яйцо — это всеединство, это жизнь в свернутом виде, в вечности, полнота жизни, еще не начавшейся. Мы разбиваем его, когда рождаемся; начинается история, начинается время; мы возвращаемся в него, когда умираем. А вместе с тем, когда мы умираем, мы тоже словно разбиваем яйцо, вот эту твердь, уже ночную и грозную, разрываем время, возвращаемся в вечность» [1, с. 310].

Этот музей, описанный на последних страницах романа, – метафора Истории в широком смысле. Система, свернутая в форме яйца, – живой и идеальной – кажется логичной и даже постижимой. Но человек рождается, и история (жизнь, время) начинают идти. Они разливаются и соединяются с чужими историями (жизнями, временами). Не в силах постичь глобальных закономерностей этого великого хода, мы чувствуем свою беспомощность и равнодушие высших сил к нашим ничего не значащим жизням. Но так ли это? Ведь начало и конец истории (жизни, времени) – человек, разбивший скорлупу. Значит, всё-таки есть шанс встретить на пароходе в Аргентину друга детства – самого дорогого человека, – потерянного тридцать шесть лет назад. Найти свою любовь и раскрыть талант, когда большая часть жизненного пути уже пройдена. Значит, есть шанс, что существует некий смысл и, вопреки всему, «если очень постараться», можно быть счастливым.

 

Литература

  1. Макушинский А.А. Пароход в Аргентину. М.: Эксмо, 2014. – 320 с.
  2. Бахтин М.М. Слово в романе / Бахтин М.М. Собрание сочинений. Т.3: Теория романа (1930–1961). М.: Языки славянских культур, 2012. С. 9-121.
  3. Кундера М. Занавес / Пер. с фр. А. Смирновой. Спб.: Издательская группа «Азбука-классика», 2010. 240 с.
    1. Кундера М. Искусство романа: эссе / Милан Кундера; пер. с фр. А. Смирновой. Спб.: Азбука, 2013. 224 с.
    2. Скляр Ю. Алексей Макушинский: «Политика забывается, а литература остается». Интервью с писателем / Журнал «Читаем вместе». Вып. 2(103). М.: Читаем вместе, 2015. URL: http://www.chitaem-vmeste.ru/pages/material.php?interview=316&journal=133 (дата обращения: 01.03.2015).
  4. Эко У. Откровения молодого романиста / Умберто Эко; пер. с англ. А. Климина. М.: CORPUS, 2013. 320 с.

 


[1]     Лауреат Национальной литературной премии «Большая книга» (2014), победитель международного литературного конкурса «Русская Премия» (2015).


© Алексей Макушинский, 2015-2023 г.
За исключением специально оговоренных случаев, права на все материалы, представленные на сайте,
принадлежат Алексею Макушинскому